«Притягивали за уши уже почти любые факты» Отец фигуранта дела «Сети» — о пытках, пикета - «Новости дня»


«Притягивали за уши уже почти любые факты»



Отец фигуранта дела «Сети» — о пытках, пикетах и современном анархизме



Дело «террористического сообщества „Сеть“» было возбуждено в конце 2017 года. Как утверждалось в материалах дела, члены «Сети» планировали революцию: они собирались «раскачать народные массы», устроить взрывы во время президентских выборов и чемпионата мира по футболу, а также поднять вооруженный мятеж. 10 февраля в Пензе суд вынес приговоры фигурантам дела. Они получили сроки от 6 до 18 лет колонии. Подсудимые обвинялись по частям 1 и 2 статьи 205.4 УК РФ («Организация деятельности террористического сообщества или участие в нем»).



Часть дела, которое касалось петербургских фигурантов, было выделено в отдельное производство. Судебное разбирательство в отношении Юлия Бояршинова и Виктора Филинкова возобновляется 25 февраля в Московском окружном военном суде в Санкт-Петербурге. За несколько дней до этого корреспондент Znak.com поговорил с отцом одного из подсудимых.



Николаю Бояршинову 62 года. Он, как и его жена, — художник-витражист. Правда, рисует он в последнее время все меньше: заказов почти нет, а начиная со второй половины дня Николай выходит на одиночные пикеты в поддержку своего сына. Юлий Бояршинов — фигурант дела «Сети».



 



С Николаем Николаевичем мы встретились в «Открытом пространстве» — коворкинге для активистов. До ареста Юлий Бояршинов был частым посетителем пространства, теперь между пикетами на чай заходит его отец: «После ареста вообще не мог думать ни о чем, не понимал, что это за бред, что за награда должна быть, чтобы так молодым ребятам сломать жизнь? Начал приходить, когда стало совсем невыносимо от всего этого абсурда. Здесь отпускало — атмосфера тут такая и люди позитивные собираются. Тут же потом и выставки в поддержку фигурантов дела „Сети“ проходили, аукционы. Сейчас это место для меня уже родное».



«Он еще в детстве откладывал деньги с обедов, чтобы помогать бездомным»



— Расскажите про сына: чем он занимался помимо работы? Как я понимаю, он ушел из университета, чтобы вам помогать, стал промышленным альпинистом.



— Он ушел, потому что у меня с работой начались проблемы: года два-три вообще не было заказов. Ну и, наверное, он хотел уделять больше времени тому, что считал важным: например, они с друзьями организовали фримаркет (бесплатная ярмарка — прим. Znak). Это было очень популярное мероприятие, которое они проводили каждый месяц. Находили помещение в аренду за бесплатно, транспорт (когда Юлика арестовали, это мероприятие прекратилось). Потом они организовали под Петербургом приют для диких животных, которые не могут уже жить в природе, и туда постоянно ездили волонтерами. Сын показывал мне фотографии, на которых выгуливает одноглазого волка, говорил, что он очень добрый. С друзьями он постоянно проводил акции «Еда вместо бомб». Они постоянно что-то придумывали. Вот, например, под Петербургом бывает, что в садоводствах у всех урожай яблок и никто их съесть не может, да и часто они так себе по вкусу, но зато из них можно сделать отличный компот. Вот они бросили клич с предложением везти им яблоки. Кто не мог сам, тем предлагали приехать и забрать их. Так ребята огромное количество этих яблок набрали, сварили компоты и напоили ими бездомных. Вообще у него это с детства: бабушка давала ему деньги на обеды в школе, а он на них покупал крупы, варил каши и они раздавали их нуждающимся. Параллельно он пропагандировал вегетарианство.






— То есть у вас это, можно сказать, семейное? 



— Да, у меня сначала, наверное, немножко другие представления были об анархизме. Но он мне рассказывал, что такое современный анархизм. Что это совершенно другое, чем какие-то исторические примеры. Современный анархизм — уважение прав всех, не большинства, а именно всех. И это обязательно внимание к экологии, неприятие любой гомофобии. В современном анархизме нет никакого насилия, поэтому это сильно отличается от анархизма начала ХХ века. Юлик очень любил путешествовать, ездил по Европе и рассказывал, какое отношение к анархистам, например, в Хельсинки. Там студенты приходят к руководству университета и говорят, что они анархисты и им нужно помещение, чтобы обсуждать современные тенденции этого течения. Им без вопросов его предоставляют. На самом деле анархизм сейчас — это часть здорового современного общества. В нормальной стране отношение к нему позитивное, а идеи анархизма имеют влияние. Например, в одном скандинавском городе жители отказались от полиции. Сказали, что бояться им нечего, а лишний расход средств ни к чему: «Если будет нужно, мы позовем». 



И это нормально, когда люди на местном уровне решают, как им организовать жизнь. У нас же, видимо, очень страшно, когда люди вдруг начинают говорить, как они хотят жить.



— Расскажите про курсы самообороны. Судя по данным из материалов дела, их посещение — основное обвинение, которое предъявляют Юлию.



— Да он на них ходил. У нас ситуация действительно непростая в обществе. Антифашисты возникли как реакция на то, что появились националисты. Они начали нападать на митинги, нужно было защищаться. Антифашистов же не просто били, нередко и убивали. Поэтому он и пошел учиться самообороне. В «Патриот» пошел, потому что ближе к дому, может быть, потому что там были занятия для чайников, он ведь раньше борьбой не занимался. Но там нельзя было выбрать только одну дисциплину, только весь курс пакетом. В нагрузку может попасть и то, что тебе не очень интересно.



«Каждый раз, когда мы жаловались, сыну доставалось»



— Когда вы впервые услышали название «Сеть»?



— Трудно сказать. Через месяц, может быть. Сначала было неясно, за что его задержали. Юлика арестовала милиция, то есть полиция. А следователи ФСБ приходили к нему, но не представлялись, но говорили, что нужно дать показания. Угрожали — будет хуже. Сначала в «Кресты» отправили, потом в СИЗО в Горелово, где его били, потом перевели в пресс-хату, где было 150 человек и совершенно жуткие условия. Там его день за днем прессовали, чтобы он дал показания. В Горелово действует отлаженная система. В основном они занимаются тем, что выбивают деньги из подследственных. Юлиану сразу сказали, что никакие деньги твои проблемы не решат, от тебя нужно только показания. То, что они нужны были для ФСБ, было ясно из-за того, что этот актив знал имена пензенских фигурантов, большинство которых даже Юлик не знал, и другие подробности дела.



— А вы кого-то знали из других фигурантов?



— Нет, только Илью Капустина, которому удалось сбежать в Финляндию после пыток. Он молодец большой, не испугался, не спрятался, а пошел зафиксировал все следы на теле. Если бы не он, то не было вот таких убедительных доказательств. Я его знал — он приходил к нам несколько раз домой, потому что они работали иногда вместе.






— Первым, кто дал показания на всех, был Егор Зорин. Вы о нем до возбуждения дела что-нибудь слышали?



— Нет, конечно. Сейчас начинают забывать, но это он дал показания на всех остальных — с этого все и началось. Его взяли за то, что травку покурил, сказали, что ты, парень, попал, но у нас есть человек в ФСБ, а там тебе помогут. Это я фантазирую, думаю, что так было. Он назвал Илью Шакурского и Диму Пчелинцева. Следователи решили, что они удачно подходят — играют в страйкбол, это красивая картинка. Это как раз и показали потом в фильме НТВ, хотя я не понимаю, как можно не понять, что у них в руках ненастоящие автоматы.



— Клуб самообороны тоже удачно подходил под эту историю?



— Да, но к тому моменту в Пензе уже вовсю раскрутилось это дело. Было уже дано много показаний. Притягивали за уши уже почти любые факты. Вот, например, этот военно-спортивный клуб, существующий на совершенно легальной основе, принадлежащий ДОСААФ. Он функционирует же сейчас и дальше. Нам сначала не давали почти никакой информации по делу, отвечая, что это тайна следствия, но потом, когда уже на суде прокуроры стали зачитывать обвинение, это был какой-то шок, потому что все-таки могли сделать какое-то более серьезное обвинение. Там нет ни одного мало-мальски незаконного чего-то. Единственное, может быть,  банка дымного пороха (Юлий ее нашел на крыше дома, когда очищал кровлю от снега). Это получается незаконное хранение. Но за это дают штраф — это не является каким-то серьезным взрывчатым веществом (максимум — петарду можно сделать). Устав (манифест организации «Сеть») ему дали почитать уже на следствии. Также и в Пензе предъявляют ребятам диск, а на суде выясняется, что файлы на него были записаны уже после задержания. На оружии не было отпечатков пальцев — то есть им его подбросили. Зато были отпечатки на самодельном взрывном устройстве. На суде выяснилось, что — на изоленте. Я тогда сразу же вспомнил, как с энтузиазмом у Юлика скотч искали. Сделали взрывное устройство, помотали на него скотч с отпечатки пальцев хозяина. Все очень грубо.






— Как вы общаетесь сейчас с сыном?



— Мы мало общаемся — он мало что может мне рассказать, так как мы разговариваем через стекло по телефону. Разговор в СИЗО обязательно прослушивают. Сейчас впервые за долгое время удается видеться, еще полгода назад не давали свидание и мы встречались только на судах по продлению, а там ни прикоснуться, ни слова сказать. Знаете, такое чувство, когда ты видишь близкого человека, который был всегда рядом, а тут кажется, реален он или нет, его просто проводят мимо… Когда он был в Горелово, нам долгое время тоже не разрешали свидание. Потом увиделись, было радостно, что удалось поговорить, и он сказал, чтобы я не волновался, что у него все хорошо. Адвокату тогда он сказал не рассказывать всего, что с ним происходило. Но я все равно от адвоката информацию получал и, конечно, догадывался. Я хорошо его знаю. Один раз, например, я пришел на свидание и мне тогда показалось, что он слегка располнел. Я потом узнал, когда он уже из Горелово вышел, что актив там бьет так, что синяков не остается, но лицо распухает. Мы пытались его оттуда вытащить. Несколько раз с женой ходили к начальству ФСИН, просили перевести его из пресс-хаты в спецблок. Там камера на двоих, если избили или убили, то понятно кто. Но в ответ на жалобы на избиение нам отвечали: «Это уголовники, что с них взять, они могут и избить». Это говорили нам Николай Пеголайнен (начальник СИЗО Горелово) и его начальник Игорь Потапенко (начальник УФСИН России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области). Каждый раз после такого визита, сыну доставалось. Это был такой тяжелый выбор, но я понимал, что не делать ничего нельзя. Пеголайнен и Потапенко рассказывали нам, что там чудесные условия, их там прекрасно кормят. Хотя, когда его только туда привезли, там не то что постельных принадлежностей не было, там люди на полу спали. Да даже не спали: как только человек пытался поспать, ему сразу там дают по голове.



— И все-таки, как вы все это узнали?



— Что-то адвокат говорила. Потом день за днем, месяц за месяцем его прессовали и давали понять, что это не закончится, пока он жив. Ему пришлось просто в конце концов (он не стал никого оговаривать) взять на себя вину. И сразу же его перевели в СИЗО ФСБ. Там оказалось больше порядка. Плюс туда могли попасть Катя Косаревская и Яна Теплицкая, на тот момент члены ОНК. В Горелово их не пускали. И когда его перевели, к нему пришли Катя и Яна. Он понял, что им можно доверять, и написал на 11 листах, что с ним происходило и как эта система устроена, в том числе как сделать так, чтобы комиссии с проверкой этого всего не находили. Катя и Яна его предупредили, что он все равно остается в системе, но он сказал, что раз у него есть такая возможность, то расскажет о пытках все как есть.



Из показаний Юлия Бояршинова на заседании суда 10 апреля 2019 года: «С предъявленным обвинением согласен… Примерно в 2015 году у меня создалось мнение, что в России возможен государственный переворот и массовые беспорядки. Из интернета узнал о существовании в России радикальных националистических группировок, которые готовятся захватить власть в России аналогично Украине. Я решил, что мне нужно пройти подготовку в центре „Партизан“, который входит в ДОСААФ России. Обучение длилось примерно месяц-полтора, во время него я получил навыки обращения с огнестрельным оружием, первой медицинской помощи и прошёл курс взрывного дела. Позже приобрел макет автомата Калашникова и тренировался на полигоне в Ольгино. В начале лета 2016 года меня позвали на встречу в Приозерский район Ленобласти, там должны были присутствовать ребята из Пензы, которые тоже интересовались вопросами самообороны. В лагере на берегу озера мы жгли костер, обсуждали разные социальные темы и вопросы самообороны, тренировались с макетами оружия. Ребята из Пензы показали документ. Они называли его „Свод“. И рассказали, что есть такой проект — „Сеть“, чтобы заниматься самообороной. Хочу отметить, что все занятия были направлены на самооборону — для отражения нападений с различных сторон, штурмов и так далее».



«В итоге все спустили на тормозах»



— Я правильно понимаю, что у Юлия есть жена?



— Да. Женился он уже в СИЗО на своей девушке Яне. Возможно, в другой ситуации они бы никогда брак не заключили — считали, что не обязаны перед государством отчитываться за свои отношения. На свадьбу нас не пустили: мы хотели быть свидетелями, но нам сказали, что сейчас свидетели по закону необязательны, и отказали. В итоге туда прошли представитель ЗАГСА и Катя Косаревская, которая убедила администрацию, что эту процедуру ей тоже надо проверить. 



— А как знакомые реагировали на то, что с Юлием и вашей семьей происходило?



— Меня поразило, что многие не отстранились, не отвернулись и стали помогать. Где-то через месяц после ареста к нам пришла девушка, у нее не было наших телефонов, но мы раньше общались, она часто заходила. В процессе разговора, я понял, что ее немного трясет, и спросил: «Страшно?» Она ответила: «Да, страшно». Это очень сильно впечатление произвело тогда: есть безумно смелые, а есть нет, но они все равно идут и делают то, что считают нужным.






Из Юлика первое время выбивали имена его друзей и знакомых, поэтому на суды сначала никто не приходил. И меня вызывали. Спросили как-то, почему у него нет друзей. Я сказал: «Как нет, у него много друзей». «А почему он не хочет называть их имена?» Тут я все понял и тоже никого не назвал. Потом на одно продление меры пресечения на заседание пришли человек 40, все его друзья собрались и пришли.



И стало понятно, что из него больше не будут выбивать их имена, потому что они все сами пришли, не скрывая лица и имена. Это было тогда очень важно, потому что Юлик был очень угнетенный с гематомой на голове. Нам говорили, что он упал — заявлений ведь не делал, значит, нет оснований подозревать, что били. Уже потом мы узнали про тройную цензуру, что все письма в Горелово читают активисты, высмеивая и диктуя, что можно, а что нет. Когда уже после он описал все, что с ним происходило, собралась комиссия, которая Горелово с землей сровнять хотела, но в итоге все оказалось спущено на тормозах. Сейчас этот бизнес продолжает действовать — из людей выбивают деньги и показания.



«Я бы хотел с ним поменяться местами»



— Вы почти два года выходите на одиночные пикеты.



— Почти, с мая 2018-го. С самого начала ситуация была настолько абсурдная, мне было очень тяжело, и я решил выйти с пикетом Было 9 Мая, я сделал такой плакат: «Отец воевал с фашистами, сына антифашиста посадили». Но реакция людей была довольно странная, меня не замечали. Я поделился этим с друзьями, они предположили, что вокруг массовый психоз и я людям мешаю радоваться. Я вышел через день, и реакция была уже совсем другая. Потом уже я все время думал, что можно сделать, чтобы ребят выпустили. Понял, что все, что я могу, — это их поддержать, пускай это и немного, но хоть какой результат. 



— К вам подходили люди?



— Да, но первое время говорили: «Ну просто так у нас не арестовывают, все равно же что-то было». Потом через год уже намного меньше так говорили, люди поняли, что ничего не нужно, чтобы сфабриковать дело.



— Какие-то проблемы с полицией из-за пикета у за это время были?



— Ну вот я уже почти два года хожу. За это время всего один раз меня забирали в полицию, так как якобы поступила информация, что у меня на плакате надпись экстремистского содержания. Я сказал: «Пожалуйста, вот плакат, читайте». Но они сказали, что нужно показать специалисту и проехать с ними в отдел.



— Не было страшно, что и вас могут посадить за протестную активность? 



— Было какое-то ощущение, что меня уже наказали тем, что забрали сына. Да и для меня это было бы не страшно. Почти с самого начала было очень горячее желание поменяться с ним местами, хотя бы на время. Когда приехал мой друг из Берлина, я ему рассказал это, и он сказал, что тоже бы хотел поменяться. Я знаю своего друга, если он так говорит, значит, он без сомнения так бы и сделал.



— Сейчас люди пишут письма в поддержку фигурантов дела «Сети». На днях даже промышленные альпинисты высказались.  



— Хочу сказать этим людям спасибо огромное. Жаль, может быть, что этой поддержки в таком количестве не было до пензенского суда. А может быть, это именно из-за этого и стали поддерживать. Никто не верил, что могут быть такие чудовищные сроки.