“Полный Погребняк!” – пир духа в галерее “Арка”
Татьяна и Владимир Погребняк представили первый совместный проект за 45 лет творческого и семейного союза – выставку “Сенокос” (18+)
На выставке “Сенокос” в галерее “Арка”. Фото: Кулешов Евгений, ИА PrimaMedia
Предыстория:
“Русскую песню поют, а не шепчут!” Спектакль Горьковки о Лидии Руслановой потрясает
Художника Владимира Погребняка во Владивостоке любят. Хотя не все понимают. К числу последних до недавних пор относился обозреватель ИА PrimaMedia Александр Куликов. Озарение, как всегда, пришло внезапно. В этом помогла сама выставка (точнее, представленные на ней работы четы Погребняк), Интернет (высказывания о художнике и самого художника), ну и собственные наблюдения, воспоминания и ассоциации.
“Обычно я пишу вразброс, как будто стреляю по воробьям, потом рождаются темы, объединяющие картины”, — сказал Владимир Погребняк на открытии своей персональной выставки “Не гогай мою гогу” (12+) в Приморской краевой картинной галерее в 2021 году.
Примерно то же самое произошло со мной на выставке “Сенокос”. Каждая работа рождала какие-то ассоциации, будила воспоминания. Получилась этакая “стрельба по воробьям”. Сначала я подумал при написании статьи о выставке связать всё разрозненное в нечто единое с помощью каких-то логических мостиков (как это делается, кстати, на самой выставке, где работы Владимира Погребняка чередуются с работами Татьяны Погребняк).
А потом я подумал, какого черта!
Пусть всё будет так, как пришло на выставке, без логической связи, “измов” и “космической сопричастности”. Поток сознания, полет фантазии. Надеюсь, человек, однажды сказавший: “В каждой придури есть доля разума”, не обидится на меня ни за такой подход, ни за легкую иронию, которую я себе местами позволил.
Содержание
- Погребняк и Великий Гуру
- Погребняк и Митрич
- Погребняк и Пиросмани
- Погребняк и Лебядкин
- Погребняк и Погребняк
Погребняк и Великий Гуру
Ах, сухая трава, запах сухой травы, вы всегда рождаете какие-то ассоциации, будите какие-то воспоминания.
На выставке "Сенокос" в галерее "Арка". Фото: Кулешов Евгений, ИА PrimaMedia
Помню, в конце 80-х, на излете Перестройки, да и всего Советского Союза (как оказалось), заходили мы с женой в мастерскую Сергея Симакова, будущего Великого Гуру, в Дом культуры железнодорожников. Еще в ту, что была на втором этаже (а потом и в ту, что была с торца на первом). Симаков руководил детской студией в ДКЖД, за что его там всячески привечали, холили и лелеяли.
Жизнь тогда была трудная, с продуктами была напряженка. Поэтому была даже приятно зайти к художнику с пачкой покупных пельменей и накормить его.
В мастерской Симакова пахло сеном. Сено было не декоративным элементом и не частью какой-нибудь инсталляции. Сено было подстелено под большой железный станок для линогравюр, механизм в духе совхозной сноповязалки, приспособленной под швейную машинку Зингера. Чтобы погасить слишком громкий звук, вызываемый работой станка, под него и было постелено сено.
Меня, кстати говоря, это нисколько не удивило. Мой старший брат был художником, и я с детства привык к запаху скипидара, стружкам на полу и мокрой глине на тарелочке с голубой каемочкой. Брат мой учился в Художественном училище вместе с Симаковым, а еще с Виктором Серовым, который после отъезда Сереги из Владивостока унаследовал его студию и мастерскую в ДКЖД.
А позже мы с Симаковым были соседями по дому, только жили в разных подъездах. Изредка он заглядывал к нам домой на огонек. Вот так, придя однажды в гости, поделился он своим горем — в сене под станком завелись мыши.
Мы отдали Сереге свою мышеловку (“с возвратом”). Отличная машина была — железная, тяжелая. Когда дверка ночью захлопывалась за очередной норушкой, от лязга весь дом просыпался. А главное, пропахла мышами (мы ее иногда в аренду сдавали). Этой мышеловке уже и бесплатный сыр не нужен был. Мыши просто на запах шли.
Серега мышеловку взял, обещая вернуть, но “замылил”. За это я в качестве компенсации “зачитал” двухтомник Бродского, который был у него в мастерской. Он до сих пор у меня на книжной полке стоит. Короче, квиты.
Хорошее было время. Мы сидели в мастерской у Симакова, рассматривали его бесконечную “Глорию” (кто не мечтал о славе в молодые годы, пусть первый кинет в меня мороженое), слушали группу “Примус”.
А сосед мой математик
Даром времени не тратит,
Он кричит мне — эй, лунатик,
Не сиди на крыше, хватит.
Хотя это, кажется, это не “Примус”, а “Красные маки”. За музыкальную часть на этих посиделках отвечал Серов. Он бы уточнил, но, увы, Вити уже нет с нами.
Конечно, к Симакову заходили самые разные люди. Возможно, среди них был и Погребняк. Смутно помню разговоры по поводу некоей группы молодых художников-нонкомформистов и неоавангардистов. Нам они казались владивостокским вариантом питерских “Митьков”. Если я не прав, пусть старшие товарищи меня поправят.
… 22 февраля 2019 года во владивостокской галерее современного искусства “Артэтаж” открылась выставка, посвященная 30-летию группы “Штиль” (18+). Вот тогда я узнал о сообществе художников, близких по духу и творческой манере, среди которых были и живописцы, и графики: Сергей Симаков, Андрей Камалов, Евгений Макеев, Ильяс Зинатулин, Александр Ионченков, Александр Куценко, Владимир Погребняк и Виктор Серов.
Надо же, подумал я, как интересно. А мужики-то не знали! Хотя стояли рядом.
Помню выставку молодых владивостокских художников в Приморском отделении Союза художников в конце 80-х. Были там работы Сергея Симакова, Виктора Серова. Наверняка и Погребняк был. Но как-то не запомнился.
Ну, что ж, не сразу Москва строилась, не сразу Владимир Погребняк создал свой коронный стиль.
Погребняк и Митрич
Вдруг вспомнился Митрич.
В 1976 году я поступил в ДВГУ, и нас тут же послали на картошку. Деревня называлась Боголюбовка. Понятное дело, мы ее переименовали в Богодуловку.
Картошку, собранную на раскисших от дождей полях, мы отвозили в хранилище и там высыпали ее из мешков на расстеленный брезент — на просушку.
Митрич считался сторожем, но на самом деле круг его обязанностей был необычайно широк. Принять машину с мешками на весы, забор починить, калитку навесить, подправить здесь, подкрасить там и всё такое прочее.
Митрич был кладезем всевозможных жизненных историй и баек, этакий постаревший Василий Теркин. Да он и воевал в Великую Отечественную, конечно. Особенно нам нравилось, как Митрич рассказывал о фильмах, которые шли в сельском клубе. Тогда как раз “Великолепный” (16+) с Бельмондо показывали. Это была комедия, и на первый взгляд довольно ломовая.
Митрич очень обстоятельно и серьезно пересказывал сюжет, дополняя рассказ различными “случáями” из собственной жизни и жизни земляков. От этого получалось еще смешнее. Бельмондо у него, например, был похож на совхозного шофера Васямбу, “только рыжего, но тоже бабника, как и Жанполюшка”.
На выставке "Сенокос" в галерее "Арка". Фото: Кулешов Евгений, ИА PrimaMedia
Вдруг подумалось, а что бы рассказал Митрич о выставке “Сенокос”, живи он в наше время. И в голове тут же сам собой возник характерный, слегка сипловатый говорок Митрича:
“Был я давеча в городе, у сына гостил. А в городе, сам понимаешь, культура. Невестка заташила на выставку. Название подходящее — “Сенокос”. Стало быть, художник жисть нашу деревенскую изобразил. Не иначе, как госпремию хочет.
Народу уйма, все художника обнимают и поздравляют. Слова сказали, какие нать. Послед разбрелись по залу. Глядят. Иной отойдет подальше, замрет, как будто карачун на него напал, потом руками всплеснет и скажет: “Хороша!”. А иной будто что увидел, пятно какое — коршуном к самой картине, носом уткнется и елозит. Как Дунька Паршина, когда штапель в сельпе покупала. А после отпрянет, головой покачает: “Хороша, вот те крест”.
Невестка мне: “Папа, вам всё понятно? А то ведь художник не из простых”. Да я понимаю, что не из простых. Только ведь и мы не пальцем деланы, хоть и деревенские. И в ваших фовизмах-примитивизмах-символизмах тоже кой-что кумекаем.
Ну, вот тебе, гляди, картина. Сидит мужик на лугу, весь красный, видать весь день загорал, пока другие сено косили да стога метали. Сидит, ноги кренделем завязал. Лодырь, одним словом. А за ним два стога, а на кажном баба, только почему-то обеи в мущинских шляпах.
Вот, стало быть, мужику задача, какую бабу выбрать. Та, что слева, по всему видать, свиристелка. К стогу лествица прислоненная, стало быть, по ней баба наверх и забралась. На готовенькое-то.
А та, что справа, работящая. Лествицы нет, только грабли у стожка. И как она туды забралась? Да очень просто. Стояла наверху, стогоправом, стог метала, вместе с ним и поднялась. И теперь мужику машет, помоги, мол, спуститься, а то я женщина слабая, высоты боюсь. Это она кокетничает.
И вот какую бабу мужику красному выбрать? Ту, что справа, работящую, но с граблями (то есть ежели что не по ней, может и промеж лопаток перетянуть). Или свиристелку? Вроде бы не работящая, но лестницу притулила, между тем. Сварила, короче. И вот какую из них выбрать? Тут не только ноги кренделем завяжешь, но что и похуже. Правильная картина, умственная, жизненная”.
Ай да Митрич! Ай да сукин сын! Так доходчиво объяснил, что сразу понятно стало, как на картины Погребняка смотреть. Не искать в них никаких “измов”, никакой “космической сопричастности”. Земные они. Народные. Как говорится, плоть от плоти. Искусство-то у нас народу принадлежит, или как?
Погребняк и Пиросмани
Прочел где-то, что Владимир Погребняк считает высшим достижением человечества искусство Египта — с точки зрения пластики, чувства стиля. И чем больше художники отходили от этого искусства, тем бόльшую ошибку совершали, потому что научились изображать реальность через перспективу, через какие-тооттенки цвета, по сути, создавали иллюзию реальности.
С моей точки зрения, спорное утверждение. А у них что, был другой выбор? Прогресс не стоит на месте. Задача сделать так, чтобы изображение на холсте было таким же реальным, как в жизни, необычайно интересна. Прежде всего, с технической точки зрения. Другое дело, что, когда возникала фотография, живописцам пришлось задуматься, а дальше-то что? Маятник качнулся в обратную сторону.
В картинах Погребняка нет перспективы, ни прямой, ни обратной. Нет оттенков цветов. Цвета есть, а оттенков нет. Какие-то пляшущие человечки. Даже не так. Челдобречки, выражаясь детским языком. “Каляки-маляки”, — говорит ребенок о своем рисунке, когда мама спрашивает: “И что мы тут нарисовали?”
Ребенок-то знает, что он нарисовал, но ничего объяснять не собирается. И не будет объяснять, потому что бесполезно. Взрослые — не дети. Другой ребенок поймет и оценит. А для взрослых, охраняя свой сокровенный детский внутренний мир, — “каляки-маляки”. И не гогай мою гогу!
На выставке "Сенокос" в галерее "Арка". Фото: Кулешов Евгений, ИА PrimaMedia
Вот картина “Сенокос”. Имеющий глаза да увидит. Имеющий внутри себя Митрича да поймет. Пересказывать сюжет не буду, идите на выставку и смотрите сами.
Но суть такова. На картине изображены стога. Работа завершилась, и работники и работницы беспечно предаются простым радостям бытия. Стога разной величины. Есть побольше, есть поменьше. И вот самый маленький стожок. А на нем, поджав ноги в груди, одинокий человечек. Как ежик в тумане. В общем:
Не для меня придет весна,
Все кто ждет победы переходим на сайт
