Святые 90-е, личный Владивосток, крутые метафоры. Новая книга стихов Александра Куликова
В издательстве ДВФУ вышли “Соляные сады” дальневосточного поэта
Книга стихов “Соляные сады” Александра Куликова. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
Предыстория:
Донбасс и Приморье вместе. Скрипач-виртуоз Лундстрем задумал фестиваль во Владивостоке
Книга стихов “Соляные сады” (18+) дальневосточного поэта Александра Куликова вышла на днях в издательстве ДВФУ. Как и ранее изданные книги “Двенадцать звуков разной высоты” (18+) и “Поговорим на паскале” (18+), она включает в основном стихи, написанные после 2008 года и дающие довольное полное представление о масштабах дарования автора. Редакция ИА PrimaMedia публикует рецензию на книгу.
Содержание
Смысл жизни — жизнь
Существует довольно распространенное мнение, что правильное чтение книги стихов — это чтение не по порядку, а методом тыка, на какой странице книга откроется — там и читай. Насколько известно, сам Куликов этой точки зрения не разделяет, говоря, что его книги правильно читать по порядку, стихотворение за стихотворением, — по крайней мере, две предыдущие книги — “Двенадцать звуков разной высоты” и “Поговорим на паскале”, имеющих четкую композиционно-сюжетную структуру. “Соляные сады” по своему построению более свободны, и их, конечно, можно читать так, как привыкли многие, то есть вразброс. Но и в этом случае есть большой смысл начать чтение книги с самого первого стихотворения — “Когда жизнь ясна в своей основе” (раздел Фабула раза). И потому, что всегда интересно узнать, в чем смысл жизни, и потому, что в этом стихотворении можно найти ключ к пониманию и этой книги, и всего художественного метода ее автора.
Вы не найдете в этом стихотворении ни глубоких рассуждений о человеческом бытии, ни потаенного смысла, ни особых откровений, которыми так богата так называемая “философская лирика”. В нем даже рифм нет, поскольку это — белые стихи.
Сюжет стихотворения прост. Люди отправились на рынок за продуктами. На небе в это время светило солнце. И вдруг погода резко изменилась.
Громыхало внятно
Как будто артиллерии расчеты
Передвигали грубые мортиры
Фронт надвигался
Фронт перемещался
Он захватил плацдарм уже в полнеба
Повсюду беженцы
С кошелками носились
И на базаре лаяли собаки
Герои поспешили домой, под защиту родных стен, но обнаружили там более страшную картину:
И тут раздался первый залп
Внезапный
Хотя и ожидаемый с тревогой
И первым делом
Оказавшись дома
Мы к окнам поспешили
Ожидая
Увидеть то
Что тут же увидали –
Стеною ливень
В форме цвета хаки
Бесстрашно на защиту крон встающий
Ложитесь говорил он им
Ложитесь
Пригнитесь
Вот сейчас опять бабахнет
И точно
Вновь бабахнуло так сильно
Что лампочки от страха замигали
И нам пришлось все выключить в квартире
И оказаться в сумерках зловещих
И в этот момент как озарение — понимание самого простого и очевидного:
И я подумал
Вот оно мгновенье
Которое ценить необходимо
За то
Что жизнь ясна в своей основе
Укрыться
Избежать
В живых остаться
Пока в прострелянном ветрами поле
Гуляет молния
Сверкая острой саблей
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
Ощущение этой простой жизненной ясности присутствует во многих стихах, включенных в “Соляные сады”. Например, в этом:
Верю этому вечному миру,
Как младенец, как лютик садовый.
На себя он моими глазами
Смотрит пристально снова и снова.
Смотрит пристально и удивленно,
Головой, как подсолнух, качает;
Простодушно, как малый ребенок,
Любит всех, а за что, знать не знает.
(Из Альберту Каэйру, цикл Велесовы арабески)
Или в этом:
Спасибо, август милый,
за глубину небес,
за то, что копит силы
для листопада лес,
за то, что где-то в чаще
серебряный ручей –
живой и настоящий,
свободный и ничей.
Спасибо, август щедрый,
за сливы на столе,
за полдень с тертой цедрой,
за сумерки в золе,
за вкус твоей картошки,
янтарной на излом,
за долгий свет в окошке,
когда темно кругом.
Спасибо, август краткий
за то, что впереди,
как линии в тетрадке,
осенние дожди,
за мокнущие крыши,
за лужи у ворот,
за то, что мы напишем,
а кто-нибудь прочтет.
(Совсем простенькое стихотворение)
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
Ну и, конечно, в тех стихах, где жизнь и смерть встречаются не в метафизическом, а в самом что ни на есть реальном смысле. Как, например, в цикле “Об отдельных мгновениях жизни” (Фабула раза), напоминающем о том, как жила страна и многие из нас в “святые 90-е”:
Мы скоро в сумраке
потонем
ледяном…
По вечерам народ везде толпится…
Теплей жилища
грязный гастроном.
Щедрей жены
Надюха-продавщица.
Но только если в кулачке зажат
последний рублик
праздничной заначки.
Такая жизнь.
Никто не виноват.
И папирос осталось четверть пачки…
На тротуаре первый снег
лежит.
Да и не снег,
а легкая поземка.
Дух ноября проклятого разлит.
Мочою пахнет
и слезой ребенка…
(Ноябрь. 1991. Доказательства жизни)
Отсыл к Достоевскому очевиден. Время показало правоту поэта и тех, кто, как и он, считал, что гармонию новой реальности на детской слезе не построишь. Да и надо ли? Ведь еще Анна Ахматова когда-то заметила, говоря о том, как рождаются стихи, а, по сути, любая гармония: “Когда бы вы знали, из какого сора…”
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
Менять жизнь к лучшему, конечно, нужно. А что делать, если она меняется к худшему? Уметь видеть высокое даже в самом низком. Как, например, в этом стихотворении:
На первом этаже сливают воду,
а на втором шипит сковорода.
Культурный слой по мусоропроводу
проносится, как вешняя вода.
На третьем опрокинули по стопке
и закусили вафлею “Артек”.
А на шестом из окон видно сопки,
а на девятом, что на сопках — снег.
(Крейсер)
“Как ни странно, я не сразу понял, основой настоящей поэзии является реальная жизнь. Поначалу я потратил много времени и сил на то, чтобы выразить свое внутреннее “я”, не понимая, что эти попытки обречены на провал. Я был тогда слишком молод и неумел как версификатор для того, чтобы рассказать миру о себе что-то интересное и важное. Да и что я мог рассказать о себе, человек, не имеющий, по большому счету, никакого жизненного опыта? И как-то вдруг я понял, что источник поэзии находится не внутри тебя, а вовне и что писать нужно о том, что происходит с тобой и вокруг тебя. Я попробовал. Стало получаться. Для личного употребления я придумал термин “реальная поэзия” (не “реалистичная”, а именно “реальная”). Что это такое, я пока и сам не знаю. Пока это только на уровне ощущений. Видишь что-то или ощущаешь, и говоришь себе: “А вот это реальная поэзия”. С годами пришло понимание, что единственный повод для написания стихотворения — осознание того, что именно это стихотворение должно появиться на свет. Именно это, и никакое другое. Пушкин говорил: “Цель поэзии — поэзия”. Ну, тогда и смысл жизни — жизнь”, — считает Александр Куликов.
Вопрос жизни и смерти
“Вопрос жизни и смерти”, — говорим мы порою, решая какие-то неотложные и важные жизненные задачи. Ну, там денег занять или кран в ванной починить. С этой точки зрения поэзия, пожалуй, — самая важна жизненная задача. Ибо, по большому счету, поэзия — это и есть “вопросы жизни и смерти”.
Есть поэзия — есть жизнь. Нет поэзии — нет жизни. Ну, примерно так. И даже до такой степени:
Как та вода-водица,
Простая, для питья –
Из крана, из криницы,
Из горного ручья,
Где плачет и смеется,
Ломаясь, лунный свет,
И даже из болотца,
Когда иного нет,
Из придорожной лужи,
Из маковой росы,
Из высеченной стужей,
Оттаявшей слезы,
И на краю Вселенной
С камней, из горьких трав.
В конце концов, из вены,
Зубами разодрав.
(Поэзия)
О жизни и смерти — раздел Верлиока, точнее, даже не раздел, а полноценная книга в книге, попытка написания некоего Анти-Евангелия. В роли собирателя падших душ — мифический одноглазый великан из мифологии древних славян Верлиока, “ростом высокий, об одном глазе, нос крючком, борода клочком, усы в пол-аршина, на голове щетина, на одной ноге — в деревянном сапоге, костылем подпирается, сам страшно ухмыляется”, древний образ мирового зла, отторгнутого человечеством и потому обиженного на него.
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
Ибо за каждого падшего падения по-прежнему ведется непримиримая борьба между добром и злом, ну, примерно, как в программном стихотворении Иванов, Семенов, Борменталь — пока доктор Борменталь в операционной борется за тело “падшего” Иванова-лимиты, на высоте 9 км ведется нешуточная битва за его душу:
Там снежной равниной без края лежат облака,
там всё еще тихо, там всё еще мирно пока,
но ангелы белые к ангелам черным гурьбой
уже подлетают, уже вызывают на бой.
И вот она, битва! Сверкание сотен мечей.
А он в это время распластанный, голый, ничей.
“Пока не взлетишь — не узнаешь, крылат или нет” — вспоминает “отцовский завет” герой другого стихотворения (Закат сатанел), падший ангел, сидящий на крыше многоэтажного дома и пытающийся вспомнить, где он оставил свои ангельские крылья:
Забыл в кабаке, опрометчиво сдав в гардероб?
А может, обрезали парии мрачных трущоб?
Иль в парке дремучем, скрипучем, как старый корвет,
Тамару на них уложил, а проснулся — их нет?
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
И что остается? Решиться на полет в надежде, что именно в полете отрастут новые крылья? Похоже, что так. Ибо даже в самой отпетой и потерянной душе сохраняется крупица того, что мы называем совестью. Поэтому герой криминального стихотворения На улице Лескова — опустившийся и спившийся Костя Портупейко готов взять на себя вину за жестокое убийство группы бомжей, абсолютно не помня, что же было на самом деле:
Говорил сокамерник угрюмый:
— Раскололся? Ну, ты и придурок!
И мерцал в зубах его прогнивших
крохотный рубиновый окурок.
Говорил сокамерник: — Сказал бы,
сами, мол, друг друга порубали.
— Я б сказал, да ничего не помню.
Только как вторую допивали.
И глядел он в тесное окошко,
где томилось небо за решеткой,
где залетный голубь, словно в клетке,
бился, а потом затихнул кротко.
А вот вам другая история — про свободную Душу, которая летит по небу в поисках нового тела. Но прежде чем это произойдет, ей предстоит забыть всё, что ее связывало с прежним телом, вознестись в Рай и сойти в Ад. И только после этого она явится миру в новом человеческом обличье:
А в мире весна. Возрожденье природы.
Повсюду отходят подземные воды –
бурлят под мостами, от глины красны,
несутся венозною кровью весны!
Повсюду ручьи. Вдоль дороги и в поле.
Земля, как роженица, плачет от боли
и счастья…
… Роженица юная спит,
улыбкою рот ее полуоткрыт.
И мальчик, уткнувшись в одну из черешен,
до срока невинен, до срока безгрешен.
Когда еще вспомнит о будущем он?
Глубок и возвышен младенческий сон.
(Душа на рассвете)
Добро и зло в человеке заложено еще до его рождения — всем ходом событий, что были до него на протяжении многих веков. До срока человек невинен и безгрешен. Но затем приходится выбирать, на какой ты стороне. И в каких-то житейских мелочах, и когда вопрос жизни и смерти встает по-настоящему:
Я думал: что ж, переживу
Я эту странную Страстную
С ее страстями наяву –
Уеду в сторону лесную,
Уйду куда глаза глядят,
Дорогой успокою сердце.
Но… целый мир сошел во ад,
И некуда отныне деться.
Отныне каждый тополь — зверь
С глазницами пустых скворешен.
И каждый праведник теперь,
Что б ни сказал, навеки грешен.
Войной идет на брата брат
По мирным улицам Одессы,
И люди заживо горят,
И во плоти ликуют бесы.
(Страстная, цикл Апрельские арабески)
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
В цикле Апрельские арабески существуют две реальности, наложенные друг на друга. Одна — события Страстной седмицы, во время которой вспоминается Тайная вечеря, предание на суд, распятие и погребение Иисуса Христа. Другая — Страстная неделя в апреле 2014 года во Владивостоке. На улицах города, где родился и живет поэт, он находит какие-то библейские переклички: Вербное воскресенье — Адмиральский сквер; ветхозаветный Иосиф — грач, мокнущем под дождем; картины Страшного суда — телевизионные новости; бесплодная смоковница — придорожный бересклете Гефсиманский сад — весь облик весеннего города. Финал цикла светел: “И если есть на свете Бог, То быть счастливым просто”. “Но… целый мир сошел во ад, И некуда отныне деться”.
Слава Богу, спасает великая русская литература, которая умеет задавать вопросы, равные ответам:
Они стояли на пароме,
о чем-то споря, как всегда.
Касаясь неба, в полудреме,
качалась медленно вода.
Был вечен мир и так же вечен
возникший между ними спор,
зачем живем на этом свете,
того не зная до сих пор.
И чем другие нам дороже,
их благо, судьбы, жизни их,
когда порой спасти не можем
своих, единственных, родных.
Как после жить нам, бесполезным,
не видя цели впереди.
Как, заглянув в чужую бездну,
набраться сил к своей идти.
(На пароме)
Очень владивостокская книга
“Соляные сады” — очень владивостокская книга. До такой степени владивостокская, что, читая те или иные стихи, можно узнать ту или иную точку, ту или иную улицу.
Возьмите книгу “Соляные сады” как некий поэтический путеводитель по Владивостоку, отправьтесь на улицу Суханова, лучше всего в октябре, устройтесь на террасе под тентом, сделайте заказ и прочтите:
На веранде “МОLОКО&МЁD”,
может быть, и сможем отсидеться,
коль не упадет в цене сестерций.
В пирамидах газовых течет
пламя снизу вверх, и не иначе.
Тихо и спокойно, как на даче,
несмотря на то, что в двух шагах
носятся туда-сюда машины.
Это потому, что камышиный
шорох влажных шин стоит в ушах.
(На веранде “МОLОКО&МЁD”)
Вызовите такси в час-пик, попросите водителя ехать в центр через Фуникулер, и, оказавшись в хвосте авто, ползущих в сторону Орлиной сопки, прочтите:
На Голгофу, на Голгофу,
На высокий перевал
Лентой тянутся машины,
И “Ниссан”, и самосвал.
И утешьтесь вместе с автором:
На Голгофе ветер вольный
И такое все окрест…
И совсем-совсем небольно,
И совсем нестрашный крест.
(На Голгофу)
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
А можно махнуть совершенно в другую сторону — итог всё равно будет такой же:
И можно быть богатым, точно Крез,
В автобусе, прильнув к его окошку,
Махнув на край земли, где, словно крест,
Торчит маяк на Токаревской кошке.
(День)
А это необычное место могут узнать многие читатели:
Дом у Джона — сам себе поэт:
Дверь толкнешь из комнаты в прихожую,
А прихожей, собственно, и нет –
Сразу улица с брусчаткой и прохожими.
Здесь, чтобы не делать лишний крюк,
Вниз на Пушкинскую люди ходят часто.
Говорят, здесь мог Давид Бурлюк
Жить в 20-х в меблирашках частных.
А теперь живет Кудрявцев Джон,
График и философ по натуре.
Вот сидит передо мною он,
Кофе пьет и сигарету курит.
С бородищей, словно божество
Созданных и собранных предметов…
Дверь толкну — в прихожей у него
Город, море, звезды и планеты.
(Про Джона)
В этом году мы отметим скорбную дату — пятилетие ухода из жизни художника-графика Джона Кудрявцева, еще при жизни сделавшего из своей квартиры настоящий музей, где так хорошо было гонять чаи-кофеи и философствовать на пару с хозяином. Казалось, что его любили все. И он любил всех. Но почему казалось? Так и было на самом деле.
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
Уж не беседами ли с Джоном Кудрявцевым был навеян цикл Владивосток в 2010 году. Восемь офортов, завершающий раздел Арабески и другие стихи?
Какие сочные, графически твердые, контрастно-резкие офорты, однако получились. Читаешь — и видишь Владивосток в самых характерных, как сейчас принято говорить, реперных точках в разное время года.
В марте:
Март. Месиво. В пору кататься на танках
по склонам поплывшим,
по тающим спускам.
В зеленых жилетах и серых ушанках
менты как подснежники
на Алеутской.
В апреле:
Рождался мир во тьме и мокр, и липок.
Снег моросил. И синие клинки
с ветвей свисали, словно шейки скрипок,
где с мясом выдраны и струны, и колки.
В мае:
И вот — о чудо! — наконец
медянка-ярь — венец завоза.
“Ходчей ключом верти, отец!” –
торопят грузчики завхоза.
Заждались серые дворы
гинье, казали и шееле.
Вот-вот подъедут маляры –
управимся за три недели.
Зеленый мир со всех сторон!
От клумбы до покатой крыши…
… На охру, сурик, глёт и крон
кладовщики заявки пишут.
В июне:
И кажется, больше не будет погоды,
одно прозябанье без счастья и денег…
Но только проклюнется солнца зародыш –
как тут же вселенская стирка затеяна!
Вмиг все белопенно, крахмально, подсинено,
на струнах столбов и на ветках развешено.
И снова июньское небо — Аксинья,
со смехом кого-то пославшая к лешему.
В июле:
На перекрестке машины — как роза ветров.
Старый автобус корейский, мой временный кров,
бейся за поул-позишн в четвертом ряду!
Ну а не можешь, давай прямо тут я сойду.
Тут я сойду, прямо в дождь, в монотонный поток
струй, в этот трафик, несущийся наискосок
вдоль Алеутской, вдоль зданий, где в каждом окне
мутный фонарь водолаза мерцает на дне.
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
И, наконец, в августе, когда на город обрушиваются тайфуны:
Ветер в кронах лает ирокезом.
Страшно. Дико. Бешено. Темно.
Гром гремит в порту своим железом,
ну и корабельными заодно.
Вот опять бабахнуло за молом!
И аллею накренило так,
словно бочки
с хлынувшим засолом
вбило в борт
и с Роджером веселым
хлестанул
по мокрой мачте флаг.
Гроздья гнева — в небе тучи.
Ярость
мутная клокочет у ворот.
Вот ушел под воду
первый ярус,
и второй ушел под воду
ярус;
мостовая, как река, течет.
Мимо — магазины и аптеки,
рыбный рынок, летний ресторан…
Улицы несутся, словно реки,
и впадают
в Тихий океан.
Повторимся, “Соляные сады” — очень владивостокская книга, несмотря на то что в ней нет привычных поэтических штампов: город-моряк, город-рыбак, город-труженик, чайки за кормой, и так далее. А вот острое ощущение того, что Владивосток — край света, край Земли, присутствует:
Сегодня волны большие и черные.
Как будто мотыгою все перерыв,
пытается кто-то настойчивый с корнем,
к чертям собачьим вырвать залив!
А он всё держится, держится, держится.
Как вы. Как я. Как это вдали
одинокое, черное, старое деревце
у края залива на краю Земли.
(Море 27 мая 2016 года)
Как ни странно, это ощущение чаще всего испытывают приезжие, а вот старожилы как-то пообвыклись. Ну, тогда поэт — вечный приезжий, особенно если он обладает способностью видеть город, где прожил всю жизнь, каждый день по-новому, не так, как раньше.
Хотя, конечно, у Куликова какой-то свой, личный Владивосток, реальный и в то же время частично придуманный. В общем,
Сочиню я город,
как стихотворенье.
Пусть в нем будет осень
или воскресенье.
Или, еще лучше,
то и это вместе:
воскресенье, осень,
зимних дней предвестье.
(Сочиню я город)
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
В личном Владивостоке Куликова, например, есть кафе “Приют убогого чухонца”. В его Владивостоке сквозь стеклянную крышу ТЦ “Центральный” можно увидеть улицу. А в подземном переходе по соседству всё время кто-то играет на дудочке. То мифический Пан, то бывший учитель музыки. И ресторан “Дель Мар” расположен не на сопке, откуда открывается шикарный вид на море, а на побережье, у самого моря, “где, будто скомканный носок, валяется агар-агар” (В духе Пессоа).
Ну, так ведь и признается поэт сам, без всяких экивоков:
Наше дело — плести небылицы
для работников и пастухов.
Остальное доделают птицы,
дождь, смывающий пыль с лопухов.
(Наше дело)
Изюм метафор
Поверьте, свое поэтическое дело Куликов знает, любит и делает, как надо. Хрестоматийная формула Кольриджа “Поэзия — это лучшие слова в лучшем порядке”, и общепринятое: “Поэзия — это мышление образами”, и даже замысловатое опровержение Бродским Кольриджа: “В идеале же — это <поэзия> именно отрицание языком своей массы и законов тяготения, это устремление языка вверх — или в сторону — к тому началу, в котором было Слово” — всё это вполне приложимо к стихам из “Соляных садов”.
Во многих стихах Куликова заметно стремление добиться такого звучания поэтического языка, чтобы нам, читателям, казалось, что именно так, стихами, мы и должны говорить в обыденной жизни. И тогда возникают стихи, похожие на рисунки, сделанные единым росчерком пера, которое обмакнули в тушь, стихи-иероглифы:
Идешь, поднявши воротник,
и лист перед тобою кружит.
Мой друг, как быстро ты поник,
скукожился, стал никому не нужен.
А было время, шелестел,
шумел со всею кроной вместе.
И вот остался не у дел –
удел, не делающий чести.
(Поднявши воротник)
О ком это стихотворение? О человеке? О листе? Кто скукожился, кто поник? Кто шумел когда-то со всею кроной вместе? Человек или лист? Человек сравнивается с листом или лист с человеком? Это, конечно, метафора. Но какая замысловатая, многослойная. Так и хочется остановиться, как перед китайским рисунком, нарисованным тушью, разобраться что к чему, пока рисунок не высох окончательно или вовсе не пропал.
На самом деле вся наша жизнь пронизана метафорами, и речь наша насквозь метафорична. Просто мы этого не замечаем. Потому что привыкли к тому, что с помощью метафор и сравнений стараемся объяснить друг другу наиболее точно свои мысли (или, наоборот, пытаемся скрыть метафорой истинное значение того, о чем мы говорим). Так что метафоричное и образное слово любого поэта всегда падает в подготовленную почву.
“Когда-то в молодости (на дворе еще стояли советские времена) я подготовил сборник стихов и отправил в Москву, в одно из центральных изданий. И через некоторое время, как тогда говорили, получил “отлуп”. Однако неполный — на мою книгу всё-таки была написана так называемая внутренняя рецензия. Автор рецензии много и с удовольствием критиковал мои стихи. Но и похвалил за развернутые метафоры, которые, по его словам, были моей сильной стороной. Рецензент посоветовал мне двигаться в этом направлении дальше. Спасибо ему за это”, — вспоминает Куликов.
Развернутой метафоры у Куликова порой хватает на всю строфу, а то и на две:
Все ясно. Недосказанности нет.
Поля черны, и одиноки птицы.
Смотрю на дождь, как будто на просвет
разглядываю тонкие страницы.
Навеки остаются между строк
прозрачный лес, заезженный проселок,
бурлящий у плотины водосток,
зеленый, как бутылочный осколок.
(Читая под осенним дождем)
Развернутой метафорой бывает и всё стихотворение:
У средней школы стайка воробьев
ругает Зусмана — и так его, и эдак.
Когда ж проходит мимо чей-то предок,
смолкают — слишком взгляд его суров.
А Зусман между тем и вправду крут.
В своем прикиде байкерском не промах,
седлает он “Харлей”, сверкая хромом,
и делает пока что пробный круг.
Но как фатально лужицы знобит!
Но как на дубе том звенят пиастры,
Как угасают на газоне астры…
И до весны крест-накрест черный ход забит.
(Из цикла Памяти Антонио Сальери)
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
Здесь мы видим образную многослойность, усиленную приемом олицетворения (первый осенний заморозок, “зусман”, как называют холод на Дальнем Востоке, принимает облик крутого байкера в костюме с заклепками, садящегося на крутой мотоцикл). Что характерно, метафора у Куликова редко статична, она почти всегда динамична. Внутри нее всегда происходит какое-нибудь действие:
Город как будто градом побит.
Черные груши на тротуаре
Словно рассыпанный антрацит.
Дождь монотонный — возница-татарин.
По побережью вприпрыжку прибой
Перебегает от пирса до пирса,
И плоскодонки в пене морской
Кажутся пальцами пианиста.
Мокрый асфальт отражает огни
И отражается в мокрых витринах.
Так и рисуют друг другу они
Сюрреалистические картины.
Трафик. Сладкий бензиновый чад.
Пробка у перекрестка Пологой
И Океанского. Дождь всех подряд
Лупит кнутом, расчищая дорогу.
(С Маяковским)
Ну и, конечно, это практически всегда неожиданная и оттого особенно точная метафора (именно в неожиданности, необычности метафоры содержится залог ее мгновенной узнаваемости). Ну вот, хотя бы такой пример из одного из “армейских” стихотворений:
А май, он май и здесь, на севере.
Чернеет снег, крошится лед.
Сквозь тучи буром, по-весеннему,
как бээмпэшка, солнце прет.
(Май)
Или вот такой пример:
А с неба падал мокрый снег –
не хлопьями, скорее, тюрей;
свисал повсюду, словно снек
куриный
в кляре и фритюре.
(Снежный вечер)
Или такой:
На рейде в бухте дружно били склянки,
И звон, как лед, крошился навесу.
…
И пол-луны на темно-сером небе
проклюнулись английской буквой D.
(На виадуке)
А еще такой:
… Заправки,
просеки,
развилки и посты –
мы мчались,
будто Игорь-князь
из плена,
и солнце, натыкаясь на кусты,
алело,
словно сбитое колено.
(В дороге)
Прочтя книгу от корки до корки, можно в качестве бонуса еще раз перешерстить ее, чтобы, перефразируя Пастернака, повыковыривать изюм крутых метафор Куликова из сладкой сайки “Соляных садов”. Интересное занятие может получиться, хотя, возможно, и бесполезное. Стихи, представленные в книги, как раз хороши своей цельностью, единством формы и содержания, как ни банально это звучит.
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Фото: Аверьянов Илья, ИА PrimaMedia
P.S.
“С удивительным творчеством Александра Куликова я познакомилась около четырех лет назад. Вот тогда я поняла, что есть такие слова, которые отражают саму суть жизни. Они очень редкие, их трудно нащупать, но они — код. Шифр, который мы всю жизнь безуспешно пытаемся разгадать.
Стихи Александра — это всегда открытие. Каждое его произведение, даже маленькое, краткое — настоящее откровение. Я себе не признавалась, хотя чувствовала, что стихотворение “Кузнец” — про меня… Да, наверное, про каждого из нас, просто люди этого еще не знают. А посвящение Пастернаку — целая повесть! О жизни и творчестве, о большом поиске, о пути, раскаянии и вере. Невероятно гармоничное и емкое произведение. Мне виделись метания одинокого человека, который обращается к старому светящемуся фонарю взглядом, как к солнцу…
Очень тронуло глубокое и многогранное стихотворение “Душа на рассвете”… Оно настолько личное, почти интимное, что я не осмелилась поддевать его своим пером, постаралась отобразить лишь маленький светлый момент, единичный, однострочный…
Вся сложнейшая система человеческих ценностей и пороков, побед, горя и радостей будто отразилась в миллионах зеркал соляных озер! А белая бабочка вернула улыбку на мое лицо, и за это ей огромное спасибо”.
Диана Кузнецова, художник-иллюстратор, оформившая книгу “Соляные сады”.
Книга стихов "Соляные сады" Александра Куликова. Иллюстрация. Фото: предоставлено Д. Кузнецовой
